Друг – это не тот, кто приходит, когда ему плохо, а тот, кто не уходит, когда плохо тебе.
22.06.2009 в 07:32
Пишет Andrewus:О смысле жизни
![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif)
miumau пишет:
«Мне в принципе понятно, почему человек спрашивает меня о смысле жизни — он у меня есть, и я очень люблю жизнь, и по всему, что я пишу и делаю, это явно видно. Он и не спрашивает, “в чем смысл жизни” — умные люди давно перестали задавать этот вопрос другим, поняв, что смысл у каждого свой. Здесь вопрос скорее состоит в том, где его взять, когда один какой-то смысл был, да сплыл, другой пришлось выгнать, а третий придумать не удалось?
читать дальшеЕсли посмотреть вокруг, кажется, что кто-то уцепился за детей и внуков и видит весь смысл в них, другой с головой погрузился в работу, третий всецело посвятил себя спутнику жизни, и пытается сделать его счастливым.
У меня со смыслом жизни все было как-то странно: я очень долго о нем особо не задумывалась, потому что он всегда был. Каким-то странным образом я всегда жила на свете с большим удовольствием и рвением, и никак не могла вообще понять, о чем речь, когда кто-то произносил фразы вроде “моя жизнь не имеет никакого смысла”. Для меня все имело смысл, потому что я просыпалась утром и у меня всегда был какой-то стимул встать с постели и начинать вертеться. Одно время это был в основном ребенок, в другие времена — работа, иногда — творчество. Когда-то я, едва успев открыть глаза, бежала кормить дитя, а в другие периоды жизни с таким же рвением бежала в одних трусах смотреть, как высох слой акрила, которым я вчера приклеила к доске кучу какого-то мусора. Или проверять электронную почту, в ожидании важного письма. Мне не хотелось долго раздумывать о том, достаточно ли все это важно с какой-то глубоко философской точки зрения — это было то, что заставляло меня проснуться и хотеть жить, вот он и смысл.
В один прекрасный день я оказалась в больнице с известным диагнозом. Я пыталась отправлять заказчикам СМСки из реанимации и спрашивала врачей, когда я пойду домой. Даже услышав, что у меня рак, я продолжала гнуть свою линию: все выспрашивала, что будет следующим делом. Ну ладно, рак, значит будет химия, еще что-то там, многие это прошли и пережили, ну, тяжело. Но потом я все стерплю и все продолжится.
Никак не могла понять, почему мне не хотят ответить на простые вопросы: “А что будет следующим делом?”, “Рано делать следующую операцию? А когда будет не рано?”, “А почему это нельзя сделать сейчас? А если не сейчас, то когда? Через месяц? Или может быть через три? Ну когда-то же это надо будет сделать?!”
Наконец, получив все результаты гистологий и полную уверенность в том, что он не ошибся, оценивая положение во время операции, главврач выгнал всех из моей палаты и серьезным голосом сказал: “Я не обсуждаю с вами никакие планы через три месяца, потому что их бесполезно обсуждать. Сейчас вам надо думать, как бы пережить ближайшие 6 недель, а если это получится, мы поговорим обо всем остальном. Вам не нужно думать о том, что будет через полгода, сейчас надо думать, как бы эти полгода для вас раздобыть, вот мы подключим онколога и подумаем над стратегией, пара дней на это есть...”
В этот момент я поняла, что происходит: очень возможно, что жизнь моя почти закончилась. Впереди, возможно, осталось какое-то ничтожное количество времени. Возможно все, что у меня было в жизни до сих пор — это и была вся моя жизнь. Впервые огляделась на все.
В ту же секунду я поняла, что очень хочу жить, и совершенно не согласна на вариант с шестью неделями. Я совершенно не могла в тот момент сформулировать, зачем именно мне надо провести здесь еще много-много времени, но сомнений не было, что ОЧЕНЬ надо! За жизнь надо было бороться, и я бросилась на эту задачу всеми силами. И выиграла эти 6 недель, и потом полтора года, в которые никто не верил, и потом магический “пятилетний срок”, после которого надежды становится аж 60%...
Позже, когда появилось время подумать, я вдруг начала размышлять об этом самом смысле. Я много лежала в больницах, глядя в белый потолок, не способная ни на что, кроме как дожить до завтра, а завтра опять пытаться встать и сделать какой-то шаг. И все это время я думала над тем, на что потратила лучшие годы жизни. Лучшие в том смысле, что была здорова и полна сил... Теперь-то все будет сложнее. Я понимала, что жизнь впредь будет иной, но настойчиво верила в то, что какая-то жизнь у меня будет — я не хотела умирать и чувствовала, что у меня тут еще много дел. Но каких?
Вот вопрос: отвоевав зубами и когтями у тетки с косой сколько-то недель, месяцев и лет, на что я их потрачу? На что не жалко? Что главное?
Интересным образом, в поисках смысла жизни я находила только больше и больше (часто клишейных) вещей, которые таковым не являются.
Вот все говорят: ребенок маленький, а увидеть бы, как он женится, внуков принесет, карьеру сделает. Все это замечательно, и всего этого мне очень хочется, я жутко радовалась в этом году, когда ему стукнуло 18, и я поняла, что вот он, взрослый, хороший вырос парень, и я это увидела. Но тогда, лежа в больнице, я вдруг понимала, что даже если я всего лишь еще пару раз с ним поговорю хорошо, скажу ему что-то такое, что изменит его жизнь или запомнится и будет всю жизнь душу греть, если просто хорошо посижу с ним еще сколько-то раз и обниму лишний раз — ради каждого из этих моментов, сколько бы их не осталось, вся эта битва имеет столько же смысла!
Про работу в первые же месяцы стало ясно, что больше ее не будет. По крайней мере в той форме, в которой она у меня была до сих пор. Поняв, что я никогда больше не буду бегать по этажам большого агентства и презентовать огромные проекты страшным клиентам, я не ощутила ни малейшего убавления смысла в моей жизни. Я подумала, что даже если я не смогу больше делать еще 20 важных для меня вещей — что-нибудь я придумаю. Я бы и без рук и без ног придумала, что сделать вдохновительного. А работой в общем-то считается все, что является работой над собой и приводит к какому-то профессиональному росту. Не важно, в каком виде и в какой области.
То же самое выяснялось с путешествиями, с разными занятиями и хобби, с которыми приходилось прощаться по одному. Моих способностей и возможностей убавлялось, а смысла не убавлялось совсем. В какой-то из дней, когда я снова попала в реанимацию, мне опять нельзя было ничего есть и пить, можно было только надеяться, что когда-нибудь я снова вернусь к еде через недели на чае и сухариках, мой папа вдруг принес в эту реанимацию огромное красное яблоко и положил его на столик возле моей постели. Это было единственное красочное пятно, единственное живое и душистое, среди проводов, мониторов, дисплеев и капельниц. И было очевидно, что яблоко я съем очень и очень нескоро. Но оно там осталось, и никто его оттуда не убрал. Я лежала там день, другой, и раздумывала об этом райском символе — вот он, мой смысл жизни на сегодня, вернуться в тот рай, где можно взять вот такое яблоко, и просто съесть его.
Иногда смысл жизни жутко прост.
Между делом все много раз становилось лучше и лучше. И я все чаще говорила: “Эх, жизнь коротка!” и делала то, что мне хочется, даже если это казалось другим очень странным, опасным, нелогичным, и уж точно не самым главным в жизни. Хотя я отчетливо поняла, что смысл не в работе и не в написании книг, и не в рисовании бессмертных шедевров и не в делании денег, я все это делаю при каждой возможности.
Смысл жизни оказался переменной. Он заключается в том, чтобы просыпаться утром и чего-то хотеть, а если есть силы, с радостью за что-то браться. Если сегодня я могу только съесть яблоко и перелистывать страницы в красивой книге, значит сегодня смысл жизни в этом. И еще он, конечно, в том, чтобы очень хотеть прожить еще много-много дней, просто потому что ужасно интересно, что (или кто?) там еще ждут за горизонтом, чтобы стать поводом с радостью просыпаться по утрам.
Мой незнакомый собеседник наверняка все это прочел вместе с вами. Напишите ему, где вы берете поводы вставать по утрам и продолжать жить, если временно не понятно, зачем все это нужно?»
URL записиmiumau пишет: «Мне в принципе понятно, почему человек спрашивает меня о смысле жизни — он у меня есть, и я очень люблю жизнь, и по всему, что я пишу и делаю, это явно видно. Он и не спрашивает, “в чем смысл жизни” — умные люди давно перестали задавать этот вопрос другим, поняв, что смысл у каждого свой. Здесь вопрос скорее состоит в том, где его взять, когда один какой-то смысл был, да сплыл, другой пришлось выгнать, а третий придумать не удалось?
читать дальшеЕсли посмотреть вокруг, кажется, что кто-то уцепился за детей и внуков и видит весь смысл в них, другой с головой погрузился в работу, третий всецело посвятил себя спутнику жизни, и пытается сделать его счастливым.
У меня со смыслом жизни все было как-то странно: я очень долго о нем особо не задумывалась, потому что он всегда был. Каким-то странным образом я всегда жила на свете с большим удовольствием и рвением, и никак не могла вообще понять, о чем речь, когда кто-то произносил фразы вроде “моя жизнь не имеет никакого смысла”. Для меня все имело смысл, потому что я просыпалась утром и у меня всегда был какой-то стимул встать с постели и начинать вертеться. Одно время это был в основном ребенок, в другие времена — работа, иногда — творчество. Когда-то я, едва успев открыть глаза, бежала кормить дитя, а в другие периоды жизни с таким же рвением бежала в одних трусах смотреть, как высох слой акрила, которым я вчера приклеила к доске кучу какого-то мусора. Или проверять электронную почту, в ожидании важного письма. Мне не хотелось долго раздумывать о том, достаточно ли все это важно с какой-то глубоко философской точки зрения — это было то, что заставляло меня проснуться и хотеть жить, вот он и смысл.
В один прекрасный день я оказалась в больнице с известным диагнозом. Я пыталась отправлять заказчикам СМСки из реанимации и спрашивала врачей, когда я пойду домой. Даже услышав, что у меня рак, я продолжала гнуть свою линию: все выспрашивала, что будет следующим делом. Ну ладно, рак, значит будет химия, еще что-то там, многие это прошли и пережили, ну, тяжело. Но потом я все стерплю и все продолжится.
Никак не могла понять, почему мне не хотят ответить на простые вопросы: “А что будет следующим делом?”, “Рано делать следующую операцию? А когда будет не рано?”, “А почему это нельзя сделать сейчас? А если не сейчас, то когда? Через месяц? Или может быть через три? Ну когда-то же это надо будет сделать?!”
Наконец, получив все результаты гистологий и полную уверенность в том, что он не ошибся, оценивая положение во время операции, главврач выгнал всех из моей палаты и серьезным голосом сказал: “Я не обсуждаю с вами никакие планы через три месяца, потому что их бесполезно обсуждать. Сейчас вам надо думать, как бы пережить ближайшие 6 недель, а если это получится, мы поговорим обо всем остальном. Вам не нужно думать о том, что будет через полгода, сейчас надо думать, как бы эти полгода для вас раздобыть, вот мы подключим онколога и подумаем над стратегией, пара дней на это есть...”
В этот момент я поняла, что происходит: очень возможно, что жизнь моя почти закончилась. Впереди, возможно, осталось какое-то ничтожное количество времени. Возможно все, что у меня было в жизни до сих пор — это и была вся моя жизнь. Впервые огляделась на все.
В ту же секунду я поняла, что очень хочу жить, и совершенно не согласна на вариант с шестью неделями. Я совершенно не могла в тот момент сформулировать, зачем именно мне надо провести здесь еще много-много времени, но сомнений не было, что ОЧЕНЬ надо! За жизнь надо было бороться, и я бросилась на эту задачу всеми силами. И выиграла эти 6 недель, и потом полтора года, в которые никто не верил, и потом магический “пятилетний срок”, после которого надежды становится аж 60%...
Позже, когда появилось время подумать, я вдруг начала размышлять об этом самом смысле. Я много лежала в больницах, глядя в белый потолок, не способная ни на что, кроме как дожить до завтра, а завтра опять пытаться встать и сделать какой-то шаг. И все это время я думала над тем, на что потратила лучшие годы жизни. Лучшие в том смысле, что была здорова и полна сил... Теперь-то все будет сложнее. Я понимала, что жизнь впредь будет иной, но настойчиво верила в то, что какая-то жизнь у меня будет — я не хотела умирать и чувствовала, что у меня тут еще много дел. Но каких?
Вот вопрос: отвоевав зубами и когтями у тетки с косой сколько-то недель, месяцев и лет, на что я их потрачу? На что не жалко? Что главное?
Интересным образом, в поисках смысла жизни я находила только больше и больше (часто клишейных) вещей, которые таковым не являются.
Вот все говорят: ребенок маленький, а увидеть бы, как он женится, внуков принесет, карьеру сделает. Все это замечательно, и всего этого мне очень хочется, я жутко радовалась в этом году, когда ему стукнуло 18, и я поняла, что вот он, взрослый, хороший вырос парень, и я это увидела. Но тогда, лежа в больнице, я вдруг понимала, что даже если я всего лишь еще пару раз с ним поговорю хорошо, скажу ему что-то такое, что изменит его жизнь или запомнится и будет всю жизнь душу греть, если просто хорошо посижу с ним еще сколько-то раз и обниму лишний раз — ради каждого из этих моментов, сколько бы их не осталось, вся эта битва имеет столько же смысла!
Про работу в первые же месяцы стало ясно, что больше ее не будет. По крайней мере в той форме, в которой она у меня была до сих пор. Поняв, что я никогда больше не буду бегать по этажам большого агентства и презентовать огромные проекты страшным клиентам, я не ощутила ни малейшего убавления смысла в моей жизни. Я подумала, что даже если я не смогу больше делать еще 20 важных для меня вещей — что-нибудь я придумаю. Я бы и без рук и без ног придумала, что сделать вдохновительного. А работой в общем-то считается все, что является работой над собой и приводит к какому-то профессиональному росту. Не важно, в каком виде и в какой области.
То же самое выяснялось с путешествиями, с разными занятиями и хобби, с которыми приходилось прощаться по одному. Моих способностей и возможностей убавлялось, а смысла не убавлялось совсем. В какой-то из дней, когда я снова попала в реанимацию, мне опять нельзя было ничего есть и пить, можно было только надеяться, что когда-нибудь я снова вернусь к еде через недели на чае и сухариках, мой папа вдруг принес в эту реанимацию огромное красное яблоко и положил его на столик возле моей постели. Это было единственное красочное пятно, единственное живое и душистое, среди проводов, мониторов, дисплеев и капельниц. И было очевидно, что яблоко я съем очень и очень нескоро. Но оно там осталось, и никто его оттуда не убрал. Я лежала там день, другой, и раздумывала об этом райском символе — вот он, мой смысл жизни на сегодня, вернуться в тот рай, где можно взять вот такое яблоко, и просто съесть его.
Иногда смысл жизни жутко прост.
Между делом все много раз становилось лучше и лучше. И я все чаще говорила: “Эх, жизнь коротка!” и делала то, что мне хочется, даже если это казалось другим очень странным, опасным, нелогичным, и уж точно не самым главным в жизни. Хотя я отчетливо поняла, что смысл не в работе и не в написании книг, и не в рисовании бессмертных шедевров и не в делании денег, я все это делаю при каждой возможности.
Смысл жизни оказался переменной. Он заключается в том, чтобы просыпаться утром и чего-то хотеть, а если есть силы, с радостью за что-то браться. Если сегодня я могу только съесть яблоко и перелистывать страницы в красивой книге, значит сегодня смысл жизни в этом. И еще он, конечно, в том, чтобы очень хотеть прожить еще много-много дней, просто потому что ужасно интересно, что (или кто?) там еще ждут за горизонтом, чтобы стать поводом с радостью просыпаться по утрам.
Мой незнакомый собеседник наверняка все это прочел вместе с вами. Напишите ему, где вы берете поводы вставать по утрам и продолжать жить, если временно не понятно, зачем все это нужно?»
@темы: Потащено